— Я и в Сирию хотел, а меня не взяли, — пожаловался сержант.

— Тимченко, — прочитал Вяземский табличку с фамилией на груди полицейского. — Ты не из миномётки случайно?

— Не, я из гранатомётного. Когда имперцы штаб корпуса поджарили, я как раз с документами приезжал, ну вот и зацепило. А как выписали — обратно не взяли. Взводный у нас — козлина.

— Так, тихо, тихо, — нахмурился Кравченко. — Значит так, сержант…

— В гранатомётах шаришь? — спросил Сергей. — АГС в смысле.

— Я ещё во Вторую чеченскую с ним по горам бегал.

— Ещё один нарушитель субординации? — возмутился полковник. — Перебивает он тут меня! Может тебе вмазать, а?

— Тарщ полковник, а давайте его ко мне, — предложил Вяземский. — Мне как раз гранатомётчик нужен нормальный, а то Сомов из гранатомётного и правда козлина, никого не отпускает… Ко мне пойдёшь, сержант?

— Конечно, тарщ майор!

— Так, тихо! — рыкнул Кравченко. — Потом с этими вашими переводными коллизиями разберёмся. Где подсудимые, сержант?

— Так вот же они, тарщ полковник, — безмятежно указал вэпэшник на стоящих за его спиной парней.

Начальник гарнизона на пару мгновений прикрыл глаза, а потом ласково поинтересовался:

— Саботируешь?

— Так точно!

— Забирай его, Серёга, — махнул рукой Кравченко. — Таким охреневшим придуркам только в разведке и место.

— Довольно обидно прозвучало, знаете ли, Денис Юрьевич, — заметил Вяземский.

— А вы чего лыбитесь? — рыкнул полковник на троицу улыбающихся военных. — А ну, на казнь, за мной — шагом марш!

— А могли бы просто не ходить лично и не знали бы, что за бардак в комендатуре творится… — как бы в пространство заметил на ходу Вяземский.

— Ну уж нет, — фыркнул Кравченко. — Я ещё когда в лейтенантах сопливых ходил… Хотя, нет, у меня организм крепкий, так что сопливым я и тогда не был. Так вот, когда я ещё в лейтенантах молодых ходил и подъём переворотом мог исполнить на турнике, а не на диване, я всё удивлялся — почему пока до подпола все ходят, то нормальные мужики? А как полкана дадут — так сразу в уродов превращаются. Магия! И ещё тогда подумал — стану полканом, не буду ленивым мудаком.

— А личный состав всё равно сношаете.

— А личный состав надо сношать, иначе он охренеет, на шею сядет и ножки свесит. Зато я таким образом всех люблю и меня все любят. Но хорошо, что не таким же образом — звёздами не вышли.

— Любите — в смысле сношаете?

— А я как сказал?

Судилище решили устроить прямо около штаба — на солнышке, на свежем воздухе.

— А что в кабинете тухнуть? — ответил на невысказанный вопрос полковник. — Строили-то под наши островные условия, так что духотища в кабинете страшная. А когда про кондиционеры спрашиваешь, они на меня смотрят, как будто я руку принцессы Лихтенштейна требую, полкняжества в придачу и личную яхту по цене авианосца.

Наряд по штабу вынес стол, накрытый красной материей, и три стула.

— А где Семёныч? Где мой любимый начальник штаба? — поинтересовался полковник.

— К товарищу генералу ушёл, срочный доклад, — ответил один из дневальных.

— А меня почему не позвали?

— Доклад срочный, но не настолько срочный, тарщ полковник.

— Значит загасился, морда, — резюмировал Кравченко. — Ну, ладно. Запомнили, затаили. Так, негодяи! Подходим ко мне на раздачу лещей. Все, все вместе.

Вяземский и полковник расположились за столом, а трое провинившихся — перед ними.

— Ну, и что мне с вами делать, а? — ласково произнёс Кравченко и повернулся к майору. — Вот что мне с ними сделать, а?

— Выгнать из армии? — предложил Вяземский. — Хотя, нет — они же только обрадуются. В арктическую группировку услать? Говорят, на Новой Земле ядерный полигон расконсервировали…

— Чтобы они так дёшево отделались? Ну уж нет! Тут на лицо серьёзный проступок.

Полковник открыл папку и разложил перед собой несколько листков.

— Значит, ходили в увольнение в деревню, причём неоднократно, водили шуры-муры с местными девками… Причём неоднократно, — Кравченко посмотрел на троицу, которые уже казались не столь расслабленными, как в комендатуре. Точнее даже совсем не расслабленными. — Я что говорил про то, чтобы не совать свои отростки куда не положено? И вот он результат!

Полковник тряхнул листками.

— Три рапорта! Тьфу. То есть три челобитные… Тьфу! То есть три жалобы на то, что у трёх жительниц деревни женского пола вскоре ожидается прибавление. И ладно бы ещё это. Так вы умудрились окучить троих дочерей старосты! Вы хоть понимаете, чем это чревато? Думаете, я вас в комендатуру засунул в наказание? Я вас, придурков, между прочим, спасал — от старосты. Он, кстати говоря — отставной декурион. И если полюбовно всё не решим, то он грозится три ваших тыквы наградной секирой раскроить. А оно мне надо на вас похоронки писать? Ну нахрен!

— Может, получится договориться? — промямлил один из ударников демографического труда.

— «Получится договориться», — передразнил его Кравченко. — Одной из… пострадавших, между прочим, нет восемнадцати лет. Уголовно наказуемо, между прочим. По нашим, советским законам.

— А Нина сказала, что ей двадцать… — вздохнул молодой парень, который на восемнадцать тоже откровенно не выглядел.

— «Ей было семнадцать, но выглядела она на все восемнадцать», — ядовито произнёс полковник.

— Так давайте их имперцам выдадим, — с прохладцей предложил Вяземский, окидывая троицу своим фирменным препарирующим взглядом. — Что там у них за это полагает? Руки вряд ли будут рубить, прочие причиндалы — тоже навряд ли… Каторга? Ну, пяток лет кайлом на каменоломнях помашут — может чего и сообразят… Или, может, их в гарнизонный суд? Поедут в колонию, берцы нам шить будут…

— Эти нашьют, как же, — фыркнул Кравченко.

— А можно их в штрафную роту отправить, — продолжил Сергей. — Нам тут как раз пару шверпунктов Тёмных предстоит сковырнуть… Вот и пойдут в первых рядах на отравленные мечи и боевые заклинания…

Троица синхронно сглотнула.

Вяземский неприятно улыбнулся.

Предварительной договорённости с полковником у него не было, но он уже понял, что ему тут отводилась роль «злого полицейского».

— Майор вот интересные вещи предлагает, — покивал Кравченко. — Может, так и сделать, как думаете?

Провинившиеся замотали головами.

— Ты смотри — не хотят! — полковник деланно изумился. — А что мне тогда с вами делать?

— Понять… И простить? — неуверенно вякнул белобрысый крепыщ. Тоже молодой. Да и вообще вся троица была явно из свежеиспеченных контрактников, которых оставили после срочки в армии из-за Владимирского инцидента.

— Тоже мне Александр Бородач!

— А это кто?

— Потерянное поколение — даже классику уже не знают… — вздохнул Кравченко и неожиданно рявкнул, — И почему небритый⁈ Вам втащить, что ли⁈

Троица промычала что-то малоосмысленное, отдалённо похожее на оправдания.

— Ещё предложения будут? Более конструктивные.

Таковых не нашлось.

— Ну тогда так, братцы-кролики, — полковник кровожадно улыбнулся и потёр руки. — Слушайте, мой приказ. Сейчас идёте в располагу — моетесь, подшиваетесь… А, подшив же нет больше… Тогда не подшиваетесь. Но бреетесь! Обязательно. Экипируетесь в офиску, со всеми шевронами, значками и знаками различиями. Медали у кого-нибудь есть? Хотя, откуда у вас…

— У нас и офиски-то нет, тарщ полковник…

— Значит придётся купить, украсть, родить — неважно. И завтра поедем вас в деревню старосте сдавать.

— А, может, не надо нас старосте сдавать?

— Цыц! Я ещё не договорил. Значит, едем сдавать вас старосте, у которого вы будете просить руки его ненаглядных дочурок.

Вытянувшиеся лица провинившихся изрядно повеселили Вяземского, но он уточнил:

— Товарищ полковник, а как же запрет на связи с местными?

— Политика партии изменилась, — поморщился Кравченко. — Укрепляем связи между братскими народами, значитца… Ну? Чего стоим, кого ждём? Кругом! Бегом — марш!